Были ли основания у Тургенева так говорить?

[sherlock-holms.livejournal.com]

Если верить Тургеневу, русский язык "великий и могучий". А носители других языков тоже считают свой язык самым лучшим в мире? Или наш русский чем-то принципиально отличается? На нём можно сказать о чём-то так, как не скажешь ни на каком другом?
Вот читаешь, например, "Повесть о Сонечке" Марины Цветаевой. Вот это глубина и сила языка (моё личное, конечно, мнение)! И думаешь, и вправду - "великий и могучий". Но читаешь "Глазами клоуна" Генриха Бёлля - восхищения языком не меньшее. А роман-то переведён с немецкого. Или тут уже заслуга переводчика и чтобы решить, насколько прекрасен язык оригинала, нужно выучить немецкий и, соответственно, прочитать на немецком? Но оригинал не может быть хуже, чем перевода, мне так кажется. Говорят ли в Англии или во Франции, или в любой другой стране, о своём языке нечто подобное? И почему с мнением писателя все согласились? Не из патриотических же побуждений.
P.S. Надеюсь, пост подходит для сообщества. Всегда очень интересовал этот вопрос.

Comments

[eterevsky.livejournal.com]

А есть какие-то теории, как это произошло?

[warchoon.livejournal.com]

Великое переселение народов

[eterevsky.livejournal.com]

Когда народ движется и вместе с ним язык -- это понятно. (Правда, мне казалось, что словяне расселялись с территории нынешней Германии, из верховьев Рейна, а не из Македонии, но это ладно.) Но из реплики педыдущего оратора вытекает буквально что русские жили-были, и вдруг научились македонскому языку.

[gipsylilya.livejournal.com]

я так поняла, имеется в виду переход на высоколитературную версию

[eterevsky.livejournal.com]

Ну так это в любом языке происходит. В русском благодаря (условно говоря) Пушкину, в английском -- Шекспиру, в немецком -- Гёте, в итальянском -- Данте, в японском -- Мурасаки Сикибу. :-)

[gipsylilya.livejournal.com]

только она вроде бы имела не македонскую, а болгаро-славянскую основу
хто знает теперь

[ex-pamerast.livejournal.com]

Церковнославянский (старомакедонский) был языком духовенства и монашества. Вот, что пишет Ключевский:
Ктиторы обстраивали монастырь, созывали братию и давали ей средства содержания. Живя среди мира, в ежедневном с ним общении и для его религиозных нужд, такие монастыри и назывались "мирскими". Другие имели более самобытное происхождение, основывались людьми, которые, отрекшись от мира, уходили в пустыню, там становились руководителями собиравшегося к ним братства и сами вместе с ним изыскивали средства для построения и содержания монастыря. Иные основатели таких пустынных монастырей становились отшельниками прямо из мира, еще до пострижения, подобно преподобному Сергию Радонежскому, но большинство проходило иноческий искус в каком-либо монастыре, обыкновенно также пустынном, и оттуда потом уходило для лесного уединения и создавало новые пустынные обители, являвшиеся как бы колониями старых. Три четверти пустынных монастырей XIV и XV вв. были такими колониями, образовались путем выселения их основателей из других монастырей, большею частью пустынных же. Пустынный монастырь воспитывал в своем братстве, по крайней мере в наиболее восприимчивых его членах, особое настроение; складывался особый взгляд на задачи иночества. Основатель его некогда ушел в лес, чтобы спастись в безмолвном уединении, убежденный, что в миру, среди людской "молвы", то невозможно. К нему собирались такие же искатели безмолвия и устрояли пустынку. Строгость жизни, слава подвигов привлекали сюда издалека не только богомольцев и вкладчиков, но и крестьян, которые селились вокруг богатевшей обители как религиозной и хозяйственной своей опоры, рубили окрестный лес, ставили починки и деревни, расчищали нивы и "искажали пустыню", по выражению жития преп. Сергия Радонежского. Здесь монастырская колонизация встречалась с крестьянской и служила ей невольной путеводительницей. Так на месте одинокой хижины отшельника вырастал многолюдный, богатый и шумный монастырь. Но среди братии нередко оказывался ученик основателя, тяготившийся этим неиноческим шумом и богатством; верный духу и преданию своего учителя, он с его же благословения уходил от него в нетронутую пустыню, и там тем же порядком возникала новая лесная обитель. Иногда это делал, даже не раз, и сам основатель, бросая свой монастырь, чтобы в новом лесу повторить свой прежний опыт. Так из одиночных, разобщенных местных явлений складывалось широкое колонизационное движение, которое, исходя из нескольких центров, в продолжение четырех столетий проникало в самые неприступные медвежьи углы и усеивало монастырями обширные лесные дебри средней и Северной России. (http://www.magister.msk.ru/library/history/kluchev/kllec34.htm)